СУШИ: ПРИВАТНОЕ VS ПУБЛИЧНОЕ

Маляр Анна Архиповна

Тематическая область настоящего доклада — еда как объект символического порядка и практики еды как культурные конструкты. Антропология питания и еды насчитывает множество классических и современных исследований в областях этнографических наблюдений, лингвистических, культурологических и социологических изысканий. Настоящие тезисы проблематизируют динамику и топологию границ приватного и общественного в отношении современных практик еды на основе кейса «суши»; методологической основой являются позиции структурной антропологии и структурного анализа.

Наряду с императивным социальным порядком пищевого поведения и пищевых объектов (пищи, кухонной утвари и мебели, столовых приборов, технологий приготовления, хранения и утилизации еды), в том числе — санкционированных властными отношениями (в частности, биополитической дисциплинаризацией питания), современность допускает частное пространство индивидуальных вкусовых предпочтений и практик. Доклад посвящен вопросам того, как пищевые объекты определенного рода высвечивают границы этих пространств, и какие социальные эффекты порождает их фронтирный статус.

Современная медиатизация частной жизни с помощью интернет-блогов, социальных сетей и иных инструментов возвращает некоторые практики еды из индивидуального выбора в плоскость публичного предъявления. Наибольший интерес для нас представляют процессы аккультурации видов еды, относительно новаторских для культуры российского питания. В двухтысячных годах «суши» («суси»), а также их аналоги прочно обосновались в гастрономических реестрах российского общепита; в течение нескольких лет посещение суши-бара, умение есть суши и «любовь» к ним, инспирированные глобальной медиакультурой, были показателем высокого социального статуса в среде городской молодёжи. В настоящее время поедание суши рутинизировалось, и они вошли в пищевой обиход значительной части российского общества.

Первый из феноменов кейса суши, интересующий нас, эксплицирован медиа — это своеобразная инициация в форме демонстративного поедания суши каким-любо человеком впервые. Снятый на видео процесс поедания выкладывается для массового просмотра на видео-хостингах под названиями «N впервые ест суши», «N впервые в суши-баре» и т. д. — число только русскоязычных сюжетов исчисляется сотнями, а число их просмотров — сотнями тысяч человек. Частыми объектами данных сюжетов становятся пожилые люди, дети, представители редких для региона этносов; отдельный сегмент занимают акты автоинициации: «[Мы] впервые едим суши». Настоятельность и относительно массовый характер подобных действий указывает на символическую значимость процесса. Мы должны задаться вопросами: почему именно суши выступают инструментом перехода? Какие их свойства позволяют инициировать переход и какие объекты могут их замещать? Почему эти социальные группы подвергаются инициации? Какую роль играет зрители, деприватизирующие этот процесс, и их желание? Какой должна быть реакция зрителей? Наконец, в чем состоит смена символических состояний поедающих суши впервые?

Массовый характер явления и критерии инициируемых объектов, безусловно, субституирующих Другого (ребенка, старика, чужака), позволяют предположить, что суши выступали кулинарным медиатором двух общественных парадигм, условно — традиционной и современной, причём трактовка парадигм отличается совершенной контекстуальностью: смена советского режима еды современным глобалистским, традиционного семейного питания — экзотической вне-домашней едой, приобщение провинциала к современному городскому питанию. Уникальным следствием этой медиации является возможность самого человека предстать инициируемым Другим, представляя публике акт своего первого поедания суши.

Вторым феноменом кейса суши является попытка их приватизации и групповое структурирование в ходе любительского домашнего приготовления. Любительские кулинарные сообщества содержат вариации рецептов, предусматривающих замещение оригинальных ингредиентов местными аналогами, упрощение техник, изменение внешнего вида суши. Отдельно стоит упомянуть создание региональных версий суши с «традиционными / русскими / сибирскими» компонентами: зеленым луком, картофелем, куриным мясом и др.

Готовить суши безнаказанно, однако, нельзя: следствием является вытеснение частного пищевого поведения в систему социальной стратификации по критерию аутентичности рецептуры и ингредиентов; любительская адаптация рецепта стигматизируется и порицается общественностью как индикатор провинциального мещанства (ср. современную стигматизацию майонеза), в то время как поиск [утраченной] аутентичности, утерянного объекта желания, запускающий экономику избытка (слишком редкие и дорогие ингредиенты, чрезвычайно долгое обучение кулинарной технике и т. д.) обеспечивает кулинару символический капитал.

В свою очередь, ритуалы группового приготовления и последующего поедания суши в дружеском кругу, распространенные до сих пор в качестве наполнения вечеринки, интегрируют группу вокруг символического объекта так же, как лепка пельменей «на зиму» объединяла группу семейную.

Таким образом, суши, мигрируя между областями приватного и публичного пищевого поведения, конституируют Другого и структурируют системы современной групповой идентификации, помещая субъекта-наблюдателя в глобальный хронотоп.

Литература
  1. Геннеп, А. ван. Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов. – М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1999. – 198 с.
  2. Дуглас, М. Чистота и опасность. Анализ представлений об осквернении и табу. – М.: КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле, 2000. – 288 с.
  3. Кабицкий М. Е. Антропология пищи и питания сегодня // Этнографическое обозрение. – – № 1. – С. 3-7.
  4. Корнев, В. В. Система вещей в антропологической перспективе. – Барнаул: Издательство Алтайского гос. ун-та, 2005. – 310 с.
  5. Леви-Стросс, К. Мифологики : В 4-х т. Т. 1. Сырое и приготовленное. М.: ИД «Флюид», 20006. – 399 с.

One thought on “СУШИ: ПРИВАТНОЕ VS ПУБЛИЧНОЕ

  1. Уважаемая Анна Архиповна, прочитала с большим интересом ваш доклад. Скажу, что тема потребления еды в социологическом ключе довольно долго была объектом моих научных интересов. Чувствуется, что вас вдохновляли работы С. Жижека, Ж. Лакана…странно, что не нашла их в списке литературы. Вы затронули самые разнообразные аспекты кейса «суши». У меня два вопроса: Вы даете результаты проведенного исследования, или это гипотезы? Если это результаты научной работы, то какие были использованы методы исследования, методика и техника? Второй вопрос по содержанию: что в Вашем понимании «приватное» и «публичное» в контексте разговора о кейсе «суши». Взято много тем, потерялась центральная идея доклада, на мой взгляд.

    1. Уважаемая Анна Владимировна, благодарю за вопросы и примечания.
      Вы верно определили один из источников вдохновения данного текста. В перечне библиографических источников Ж. Лакан и С. Жижек не фигурируют по следующим причинам: во-первых, я считаю фрейдомарксистский структурный психоанализ методологией, современными социальными науками усвоенными на уровне дискурса, что позволяет считать их больше контекстом, чем источниками текста; во-вторых, в работах, не относящихся к методологии научных исследований, я предпочитаю указывать в библиографии источники, освещающие предметную область работы, в том числе — дабы избежать излишней претенциозности, что, как я опасаюсь, мне не удалось.
      Вопрос о гипотезах или результатах исследования: тезисы содержат результаты поискового, не эмпирического исследования, цель которого — добыча интерпретационных схем и подбор языка, на котором можно говорить об этих локальных явлениях, не теряя из виду их [феноменальности] и общности.
      Вопрос о приватном и публичном: предшествующее соображение отчасти объясняет тематическую эклектику. Вкратце — «приватные» практики повседневной еды (поедание суши дома) травестируются в публичное медиа-сообщение, индивидуальные вкусы и частная кулинарная практика становятся границами культур и социальных страт. Разумеется, о приватности пищевых практик и вкусов уже после Бурдье исследователи могут говорить только подмигивая друг другу, но — тем интереснее наблюдать очередные превращения социального

  2. Уважаемая Анна Архиповна! Очень интересный доклад и хороший повод обсудить проблемы потребности личности в самореализации, самоутверждении. Мне интересен Ваш доклад, поскольку затрагивает, по-моему мнению, проблемы возрастания потребности, как их изложил А.Маслоу. В условиях обособления индивидов, социальной атомизации человеку приходится искать способы реализовать потребности общественного признания и самоутверждения в области потребления продуктов и услуг. Всякого рода кулинарные шоу и приготовление кулинарных блюд в режиме он-лайн или обмен роликами на страницах соцсетей (все зависит от возможностей и уровня) призвано привлечь внимание, чтобы субъекту поступили отклики, комментарии, общественное одобрение или порицание. Тем самым субъект данного шоу, действия ощущает себя социализованным, получает подтверждение самореализации, поскольку остальные формы социального действия для человека представляются недосягаемыми по разного рода причинам. Благодарю за яркий и содержательный доклад.

    1. Уважаемая Лидия Борисовна, благодарю за комментарий.
      Действительно, веб-трансляции кулинарных практик и групповые ритуалы приготовления могут быть успешно капитализированы субъектами. Феномен публичного «поедания суши впервые», однако, интересен в том числе потому, что модели потребностей и общественного признания пригодны для его объяснения с ограничениями: важна первоначальная исключенность, кулинарная «невинность» персонажа, принципиально лишённого потребности как таковой; скорее «им едят», чем «он ест».
      Ваши идеи подталкивают к необходимости принципиального разделения персонажа-едока и того, кто [представляет] акт поедания публично: если потребности первого исключаются, то потребность второго —символический переход едока.

  3. Здравствуйте!
    Без всякого лукавства хочу заметить, что Ваша работа представляется мне не только интересной (это может быть субъективное восприятие и только), но и важной в контексте социально-философского анализа. Что я имею ввиду? Ваш вывод: «Таким образом, суши, мигрируя между областями приватного и публичного пищевого поведения, конституируют Другого и структурируют системы современной групповой идентификации, помещая субъекта-наблюдателя в глобальный хронотоп». Почему? Всё это, конечно, можно обосновать путём занудных и не столь занудных рассуждений, используя все понятийные запасы традиционной и постмодернистской философии (что, не скроешь, действительно составляет , так сказать, родовую принадлежность того, что называют профессиональным философским умом, способностью, по крайней мере), но важнее и убедительнее показать это конкретно, путём анализа реального, существенного и представительного социального феномена, как сделали Вы. И значительно труднее, добавлю, требует настоящего философского умения и видения.
    То, что Вы говорите о суши в отношении социальной значимости явления и в особенности в отношении конструирования человека современной эпохи или современного человека «общества потребления» (имея ввиду и плюсы, и минусы) мне очень напоминает значение современной системы «Макдоналдс». Или я ошибаюсь?
    То, что Вы говорите в обоснование своего заключительного тезиса, убедительно. Но у меня есть вопросы, призванные, наверное, прояснить некоторые моменты.
    Этот Ваш тезис — общий, широкий. Быть может, возможно на основе рассматриваемого Вами явления или аналогичных явлений подробнее показать метаморфозы, которые претерпевает человек в этом процессе?
    Почему — суши? так ли это важно? Или — именно это важно?
    Сами Вы во всём этом процессе, Вами же описанном, на чём бы сделали ударение? На суши? На том, что это — иностранный продукт? продукт, требующий церемониала? на чём? Проще говоря, почему именно этот, так сказать, «социальный предмет». вызвал Ваше внимание, точнее, почему Вы сочли , что для социально-философского умозаключения он подходит яснее всего. Я мог бы догадаться в отношении некоторых вопросов и по Вашему тексту (Вы всё же затрагиваете это), но лучше, думаю, «услышать» Вас непосредственно
    И ещё. Другой предполагает диалог (внутренний или внешний, зримый или незримый — не важно). как здесь проявляется эта диалогичность? И кто здесь кто? Кто участники диалога? Мы можем здесь говорить о сторонах «страдательной» и «активной»?
    Всего Вам хорошего. Извините, если Вам кое-что показалось просто занудством (только желание прояснить как можно больше в этой интересной теме и в Вашей интересной статье было тому причиной).

    1. Уважаемый Фаниль Фагимович, очень признательна за комментарий, отвечаю:
      — феномен суши действительно имеет параллели с распространением в России еды «Макдональдса» как индикатора границ классов и культур, более того — динамики этих явлений, пожалуй, идентичны.
      Однако, механику их действий я нахожу различной: «Макдональдс» сотоварищи упрощает, формализует практику производства и потребления, а субъект конституируется простой групповой идентификацией («модная американская еда / дешёвая забегаловка для подростков»).
      Если в «Макдональдс» достаточно прийти, съесть и сообщить об этом, то суши разверзли настоящую фантазматическую пропасть: необходимо не столько быть видимым за поеданием, сколько видеть поедание другого; готовить суши самому одновременно необходимо и невозможно; нужно одновременно адаптировать суши к региональной кулинарии и желать аутентичности (в том числе — в языке), с невозможностью которой связан отдельный класс наслаждений обывателя (см. сюжеты «Японец ест русские суши»).
      — Почему именно суши? Они находятся в относительно гомогенном ряду из других некогда экзотических и ныне институционализированных блюд (см. шашлык, плов, виски и др.), а их феноменальность, вероятно, историчина (эпоха некоторых сериалов, популярность японской культуры). Групповые же ритуалы приготовления схожи со случаем шашлыка, который, однако, репрезентирует относительно простые оппозиции: мужское / женское, центр / периферия («главный мужчина» всегда тот, кто «делает шашлык»).
      Возможно также, что за счет российской кулинарной практики суши есть универсальное означающее — Вещь, наполнение которой (продуктами и смыслами) может быть любым. Если пельмень — это всегда мясо в тесте, то суши может иметь любой состав и внешний вид, и даже их имя бывает оспорено.
      — О диалоге. Не думаю, что механика Другого — диалогична. Скорее, Другой исключает диалог, делает его принципиально невозможным, ведь он – не просто не-Я, но и принципиально «другой», иной, не такой как я, гарфинкелевская взаимозаменяемость перспектив с ним не работает. Думаю, это отчасти объясняет статусы тех, кто «впервые ест суши»: это люди, статус которых радикально от субъекта-наблюдателя отличен: ребенок, старик, армянин и т.д. Для автоинициации субъект должен разделиться: предъявить взгляду, в том числе собственному, себя-Другого как невинного, устаревшего, провинциального и т.д.

      1. Добрый вечер, Анна Архиповна!
        Спасибо за основательные разъяснения — некоторые, как мне представляется, важные для понимания Вашей позиции моменты, стали для меня яснее (особенно в той части, где Вы говорите о ритуальной стороне дела, которая более всего меня и интересовала, поскольку, как мне кажется, более всего и имеет отношение к вопросу о «конструировании» современного массового человека современной действительностью постиндустриального мира. Не только, конечно, — я понимаю, что Ваша тема имеет значение и в других отношениях, совсем, иногда, отличных от этого вопроса, но меня тема привлекает в этом аспекте ). В связи с этим я и вопрос о «Макдоналдсе» задавал. Ваш ответ , что «динамики этих явлений, пожалуй, идентичны», совпадающий с моим мнением на этот счёт, поэтому вызвал у меня понятное чувство удовлетворения, учитывая, что это ответ человека, судя по всему, основательно и со знанием дела занимающегося темой.
        но с мнением, что «Другой исключает диалог, делает его принципиально невозможным», я всё же согласиться не могу.Конечно, он (Другой) – «не просто не-Я, но и принципиально «другой»,иной, не такой как я», чухой, другой «мир», ценности и т.д.(какими были , например, до Александра Македонского, до появления такого феномена как эллинизм перс и грек),. Диалог был бы невозможен, если бы Другое было бы камнем. Но Другой это другой той же самой сущности, это Чужое Я, как выразился русский философ Лапшин, , то есть чужое, но доступное для понимания, поскольку обладает теми же сущностными характеристиками, мыслит, чувствует, скажем. Ведь даже и назвать Другое мы не могли бы Другим, если бы оно не подразумевало обязательно как свою оппозицию, «близнеца» «Я» (которое уже в имени Другого изначально содержится). Вы знаете, что существуют разные интерпретации Другого (экзистенциалистская, постмодернистская ит.д), но сама проблема всё же родилась в рамках диалогизма. Что нашло отражение даже в соответствующих понятиях, связанных с истолкованием Другого: «бытие-с»(Хайдеггер), «»со-бытие с Другим» (Сартр), «Я» и «Ты» (Бубер), а проблема, видимо, представляет развитие идеи классической философии, выраженной в понятии «своё иное» (Гегель). Другое, по-моему, не только делает возможным, но и предполагает диалог, ибо существование, в том числе познание себя, возможно , если согласиться с Бубером, например, только в диалоге Я и Ты.
        Мне кажется, что и в ситуации, которую описываете Вы: «Для автоинициации субъект должен разделиться: предъявить взгляду, в том числе собственному, себя-Другого как невинного, устаревшего, провинциального и т.д.» тоже присутствует диалог. Возможно, мы с вами по-разному толкуем сам диалог, скажем, расширяя и суживая его.
        в любом случае большое спасибо Вам за интересную публикацию, которая, по-моему, хорошо отвечает важнейшему качеству любой публикации — побуждает думать (а соглашаться или не соглашаться с автором во всём, это уже дело второе).
        Всего Вам хорошего.

  4. Анна Архиповна, здравствуйте! Спасибо за интересный тезис! В процессе прочтения вашего доклада возникли некоторые вопросы:
    1) Что Вас мотивировало к написанию тезиса?
    2) Соотносите ли вы свой тезис с понятием социология еды? Если да, то каким образом?
    3) Можете ли вы выделить социальные аспекты практик потребления суши? Приведите, пожалуйста, конкретный пример.
    4) Планируете ли Вы дальше расширять доклад (возможно в дальнейшем появятся абзацы — гуакамоле, паста и т.д.)?
    Было бы увлекательно прочитать Ваш ответ. Заранее спасибо!

    1. Уважаемая Кира Владимировна, постараюсь дать ответы, связанные единой логикой, заранее извините за их объём:
      1) меня занимали повседневные наблюдения феноменального толка:
      — люди снимают на видео, как они впервые едят нечто, другие добровольно смотрят на это;
      — праздничная еда должна мимикрировать: изображать животных, цветы, другую еду; e.g. — известные многим «сырные рафаэлки из крабовых палочек» (извините);
      — любая еда может быть преобразована универсальной субстанцией (майонез), чтобы стать социально валидной («нежненькой» в кулинарном дискурсе) и ин-валидной для антагонистов (гонителей майонеза);
      — «аутентичное» приготовление шашлыка / суши / плова является пространством властной борьбы и, часто, гендерной идентичности и т.д.
      Несмотря на некоторую комичность изложенного, перед нами стоят научные вопросы: как еда и дискурсы о еде маркируют социальное / культурное пространство, упорядочивая людей, места, группы? Как еда следует принципам социальной комбинаторики? Как распределяются, например, разные виды мяса по градациям грязного / чистого? Как определенные блюда (суши, шашлык, ризотто и др.) сопровождают социальную структурацию? Почему кулинарный дискурс полон уменьшительно-ласкательных форм?
      Часть наблюдений была изложена в докладе на т.н. антинаучной конференции НФИ КемГУ, вдохновленном, в том числе, статьей публициста Натальи Белюшиной «Отчаянье и домохозяйки» — остроумной этнографии языка кулинарных форумов (https://snob.ru/profile/26524/blog/78699), и реакция аудитории инициировала настоящие тезисы.
      4) Расширение доклада с учетом изложенного возможно, если это позволит регламент конференции и возникнет интерес участников конференции.
      2) Данная тема может быть отнесена к социологии еды, так как приведенные феномены являются, безусловно, дюркгеймовскими social facts, хотя меня более интересуют культурные механизмы, чем социологические.
      3) Современные российские практики суши полны прелюбопытных социальных аспектов: визуальная семиотика суши, групповые ритуалы приготовления, суши как символический капитал, инструмент ресентимента и семантической герильи (бары «антисуши»), суши в контексте аккультурации и глобализации.

Добавить комментарий