Экскурс в историю практик детского и юношеского самоопределения показывает, что они находятся в абсолютной зависимости от социокультурной ситуации, и нынешняя на их фоне – уникальная, не имеющая аналогов в прошлом. Докажем это на примере текстов отечественной словесности, которые будем рассматривать как своего рода сублимацию психологических сложностей человека и способ его адаптации к вызовам времени. В русской, в высшей степени литературоцентричной культуре, литературные тексты вполне репрезентативны для подобных проекций.

В патриархальном обществе работали законы стабильной культурной трансмиссии, что очевидно на примере древнерусских текстов, запечатлевших средневековое мироощущение. Проблема инфантильного сознания, вступающего в противоречие с доминирующими ценностями, не артикулируется в них. Пожалуй, впервые это противоречие находит отражение в бытовых повестях ХVII в., причем проблема «отцов» и «детей» там решается по-разному, в зависимости от позиции автора (в «Повести о Горе-Злочастии» побеждает мораль Домостроя, а в «Повести о Фроле Скобееве» – мораль «нового человека»).

Проблемы самоидентификации становятся актуальны в петровское время, ознаменованное сломом культурной парадигмы. Правда, в фикциональных текстах этой поры подростковое сознание напрямую не изображено, но сама тема выбора жизненного пути, не повторяющего отцовский, уже присутствует («Гистория о российском матросе Василии Кориотском…»). Присутствует она – как назидание «отцов» – и в регламентирующих культурных текстах («Юности честное зерцало, или показание к житейскому обхождению…»).

Напомним, что ребенок в это время еще не стал значимым социальным субъектом – он, скорее, пассивный объект воспитания. Напомним также, что детской литературы как специальной территории словесности, где решаются специфические «детские» задачи взросления, тоже еще не существует.

ХVIII столетие поистине переломное в контексте нашей темы: проблема образования – главная просветительская проблема – становится центральной во всех ее разновидностях: в прямом значении (образ недоросля Митрофанушки в одноименной комедии Д. И. Фовизина), гражданственном (А. Н. Радищев), наконец, в значении «образование души» (весь сентиментализм).

Подчеркнем ключевую роль в формировании поколений читателей и читательниц деятельности Н. М. Карамзина – литературной, жизнетворческой и культуртрегерской. Именно книга с этого времени и надолго станет важнейшим культурным образцом для подрастающего человека, а поведение литературного персонажа – моделью для подражания (почти как для средневекового читателя житийная литература). Последующее время расцвета русской словесности принесло немало блестящих образцов такого рода.

В то же время словесность «золотого века» достоверно запечатлевала и опыт подростковой рефлексии на тему «как жить?» и «делать жизнь с кого?», что определяло сюжет и становилось своего рода топосом: вспомним «Капитанскую дочку» (1836) А. С. Пушкина, «Маленького героя» (1857) Ф. М. Достоевского, «Первую любовь» (1860) И. С. Тургенева, «Детство. Отрочество. Юность» (1852-1856) Л. Н. Толстого и др. По поводу толстовской трилогии можно даже сказать, что их автор пришел в писательство не ради решения эстетических задач, а ради осмысления этого личностно значимого для него – детского и отроческого – опыта, ставшего началом сознательного жизнестроительства.

Опыт классики, привыкшей решать на страницах книг проблемы «отцов» и «детей» и «что делать» и «перемалывающей» психологический и социальный опыт в культовые книги для детей и юношества, был взят на вооружение советской литературой. «Школьные повести» от гайдаровских до позднесоветских – тому пример и доказательство.

Постсоветская литература, переставшая быть заповедником идей, потеряла свое влияние, отчасти уступив место кинематографу. Аудиовизуальное победило вербальное чисто количественно – это реальность, с которой приходится считаться.

Идентичность современного подростка в условиях культурного плюрализма неизбежно множественная, ведь формируется она под воздействием множества факторов – как транслируемых социумом (назовем их репрессивными, в фуколдианском смысле: это и традиционная культура, и образовательные стандарты, и семейный «воспитательный пресс»), так и свободно выбираемых. Последние прихотливы, многообразны и неконтролируемы, поскольку определяются свободным подрастающего человека, и, по законам отталкивания от опыта «отцов», часто деструктивны по отношению к их ценностям. Интернет-пространство, в котором происходит это самоопределение, неконтролируемо и неисчерпаемо, как и сами стратегии самоидентификации. Книга занимает здесь свое скромное место – сильно скомпрометированное причастностью к школьно-образовательному канону.