Молодежь – это особая социально-демографическая группа, характеризующаяся возрастными признаками, социальным положением, местом и функциями в воспроизводстве социальной структуры общества и специфическими интересами и ценностями. На фоне постоянно меняющихся требований к общественной жизни, радикальных государственных реформ происходит латентная эрозия норм и образцов поведения молодежи, которая существенно деформирует механизм межпоколенной передачи традиционных ценностей. Одной из специфических черт этого процесса является то, что трансформация ценностных установок в сознании молодежи происходит убыстренными темпами. Если ранее на изменение смысловой интерпретации таких базовых понятий, как «свобода», «справедливость», «труд», «материальный достаток», «жизненный успех» в ментальности молодых уходили десятилетия, то сейчас лишь несколько лет [Шабунова 2013, 5].
В процесс этой «реактивной трансформации» вовлечены не только ценностные детерминанты молодого поколения, но и жизненные ожидания. В данном материале представлены результаты исследования, посвященного анализу динамики жизненных ожиданий молодежи.
Информационной базой исследования явился массовый социологический опрос молодежи Вологодской области, проведенный в два этапа.
Первый этап (2012 г.). На этом этапе были опрошены 2923 человека (в возрасте 15-29 лет) в городских и сельских поселениях Вологодской области. Выборка квотная по полу и возрасту, ошибка не превышает 3%.
На втором этапе (2015 г.) в выборку исследования вошли 1 000 чел. в аналогичном возрасте.
Жизненные ожидания молодых во многом определяет отношение к социальному настоящему. Результаты исследования показали, что отличительной тенденцией в развитии общественного сознания современной молодежи является незначительное ухудшение социального самочувствия, что может объясняться негативными процессами, происходящими в экономической и политической сферах страны, и их последствиями. Так, удельный вес тех, кого полностью устраивает текущее положение дел в личной жизни, за период 2012-2015 гг. сократился на 7 п.п. (табл. 1).
Доля тех, кого устраивает жизненная ситуация превалирует в группах занятой (57%) и верующей (60%) молодежи.
Неудовлетворенность жизнью более характерна для мужчин (55%) и жителей сельских районов (47%). Среди них меньше тех, кто активно проявляет себя в политической жизни страны, региона (4%).
При этом социальные настроения ухудшаются с возрастом. Доля крайне положительных оценок в отношении своей жизни среди молодежи от 16 до 18 лет составляет 11%, среди молодежи от 25 до 29 лет – 6%.
Позитивное отношение к жизни у молодежи во многом связано с уровнем материального благосостояния. Удельный вес одобрительных оценок среди тех, кто не испытывает финансовых затруднений с покупками, составляет 81%, среди тех, кто может позволить себе траты только на еду и необходимые вещи, – 47%.
На фоне ухудшения оценок текущей ситуации в среде вологодской молодежи растут негативные настроения в отношении будущих перспектив. Так, за период 2012-2015 гг. удельный вес уверенных в завтрашнем дне снизился на 11 п.п. (с 55 до 44%). На 8 п.п. (с 28 до 36%) увеличилась доля «пессимистов» (табл. 2).
За период измерений также сократилась доля молодых, которые не питают уверенности в отношении улучшения состояния дел даже в диапазоне ближайшей перспективы (1-2 года): на 9 п.п. (с 11 до 19%; табл. 3). Это свидетельствует о том, что для большинства представителей молодого характерно стремление «жить одним днем», по принципу «все и сейчас». В связи с этим, на представление о будущем откладывает отпечаток состояние текущих дел. Молодежь зачастую не может вырваться из рутины неблагоприятных и нестабильных жизненных обстоятельств и представить себе, что они могут измениться.
Пессимизм в отношении своих жизненных планов более характерен для молодых людей в возрасте 25-29 лет (51%). Удельный вес неуверенных в завтрашнем дне в младшей возрастной группе (16-18 лет) невелик (12%). Это говорит о том, что по мере взросления вектор жизненных ожиданий все больше отклоняется в сторону «социального пессимизма», на что откладывает отпечаток начало самостоятельной жизни, углубление в «быт».
Нацеленность на жизненный успех у опрошенных также связана с личностными характеристиками: 52% тех, кто уверен в завтрашнем дне, обладают пробивными чертами характера (страстность, агрессивность), и лишь 8% из них говорят, что их характеризует безынициативность.
Меньшая доля (27%) положительных оценок в отношении жизненных планов приходится на безработных (среди работающих – 42%). Менее склонны к уверенности в будущем молодые люди, не имеющие профессионального образования (39%). Среди выпускников вузов процент оптимистических характеристик выше (53%). Это говорит о том, что в сложные для экономики времена, молодое поколение оценивает образование как значимый фактор получения высокооплачиваемой работы, улучшения финансового благосостояния и условий быта.
Таким образом, результаты социологического исследования дают возможность рассуждать о жизненных ожиданиях молодежи как категории неразрывно связанной с экономическим положением, благосостоянием этой социально-демографической группы. Набирающий в годы неблагоприятных экономических обстоятельств обороты социальный пессимизм формирует в молодежной среде крайне прагматическую по умонастроениям когорту, представители которой не видят перспектив в будущем, нацелены на достижение краткосрочных эффектов в жизни, определяют жизненные приоритеты главным образом по принципу их полезности.
Причины этих процессов, однако, имеют не всегда экономическую природу. Так английский социолог Э. Гидденс, считает, что циничный пессимизм, распространенный среди тех, кто будущее видит как нечто негативное, является реакцией на несовершенство функционирования механизмов, обеспечивающих «включение» молодежи в окружающую его среду, интеграцию с социумом, доверие к традиционным общественным институтам [Чупров 2003, 24]. Таким образом, борьба с потенциальными рисками ухудшения жизненных ожиданий молодежи (ретритизм, атомизм и т.д.) должна стать ареалом деятельности не столько органов власти, сколько гражданского общества, семьи. Поэтому, именно институты гражданского общества сегодня должны принимать живейшее участие в обсуждении и разработке документов и стратегических планов, касающихся молодежной политики.
ПРИМЕЧАНИЕ:
Эти тезисы развиты и опубликованы в статье Головчин М. А. Трансформация жизненных ожиданий как социокультурная характеристика современной молодежи на примере Вологодской области // Социальные явления. 2016. № 1(4). С.71-78. Прочесть полный текст →
Список литературы
Гулин К.А., Шабунова А.А., Чекмарева Е.А. Трудовой потенциал региона. – Вологда: ИСЭРТ РАН, 2009. – 84 с.
Чупров В.И., Зубок Ю.А., Уильямс К. Молодежь в обществе риска. – М.: Наука, 2003. – 161 с.
Ильин В.А., Гулин К.А., Ускова Т.В. Интеллектуальные ресурсы как фактор инновационного развития// Экономические и социальные перемены: факты, тенденции, прогноз. – 2010. – № 3 (11). – С. 14-25.
Леонидова Г.В. Генерация знаний талантливой молодёжи в интересах интеллектуализации человеческого капитала: формы и методы осуществления // Экономические и социальные перемены: факты, тенденции, прогноз. –2011. – № 1 (13). – С. 90-100.
Молодежь современной России – ключевой ресурс модернизации / общ. ред. А.А. Шабуновой. – Вологда: Институт социально-экономического развития территорий РАН, 2013. – 148 с.
Уважаемый Максим Александрович!
Я с интересом прочитала Ваш доклад, т.к. его тематика совпадает с моими научными интересами.
Представлены статистические результаты, позволяющие строить и проверять новые гипотетические предположения.
У меня следующий вопрос: «Социокультурная характеристика современной молодежи – в чем заключается социокультурная характеристика? Ведь в данном случае представлены результаты опроса респондентов одного региона.»
Спасибо.
С уважением, Татьяна Ивановна Дрынкина.
Уважаемая Татьяна Ивановна!
Спасибо большое за интерес к моему материалу. В сущности, тезис о том, что трансформация социокультурных детерминант, порождаемая модернизацией политической и социальной жизни, является одной из типичных черт общества (особенно его достаточно динамичного «молодежного сегмента») был подробно раскрыт в зарубежных социологических экспериментах конца 20 века (Бек, Гидденс). Для российского общества эти выводы до сих пор являются актуальными. Эту мысль подтверждают, в частности, исследования, проводимые ИСПИ РАН.
Хотя нужно признаться, что анализ жизненных ориентиров молодежи в ретроспективе не является популярной темой среди современных социологов, что несколько затрудняет проведение территориальных сравнений.
С уважением, М.А. Головчин.
Уважаемый Максим Александрович,
Большое спасибо за весьма интересные данные, которые Вы собрали и представили здесь. Они дают повод для размышлений. Прочтение Ваших тезисов заставило меня задуматься, в первую очередь, о том, какие выводы делаются из огромного объема статистической информации. Разрешите задать Вам два, на мой взгляд, наиболее существенных вопроса с этой точки зрения.
1. В вашем исследовании Вы изучаете группу молодежи в возрасте от 16 до 29 лет. Насколько оправданно рассмотрение людей такого возрастного спектра в качестве одной социально-экономической группы? Так, например, на мой, возможно, субъективный взгляд, 16-18-летние юноши и девушки в большинстве своем находятся на полном попечении родителей и в 3-4 летней перспективе только планируют предпринять первые попытки экономической самостоятельности. А с другой стороны, люди в возрасте 25-29 лет уже, как правило, вполне экономически самостоятельны. Выглядит так, что социальный статус этих возрастных групп настолько различен, что вряд ли может быть основанием для сравнения.
2. Несколько неожиданными кажутся выводы, которые Вы делаете на основании полученных данных. Так, Вы пишете, что увеличилось число молодых, которые не уверены в улучшении состояния дел даже в диапазоне 1-2 года. Из этого Вы делаете вывод о том, что они живут по принципу «все и сейчас».
Пожалуйста, поясните, как Вами была установлена связь между пессимизмом в отношении ближайшей перспективы и определённым (в данном случае потребительским) образом жизни человека? Ведь также на поверхности лежит вариант, например, что эти люди думают на отдаленную перспективу, вполне возможно, они отказываются от непосредственной выгоды в пользу будущего успеха. Например, они могут вкладывать все свои ресурсы в учебу, чтобы через 10 лет стать успешными учеными, врачами – профессионалами. Думаю, есть и другие возможные причины для такого пессимизма.
Уважаемая Анна Александровна!
Большое спасибо за оценку моего материала. По поводу первого вопроса. В исследовании мы действительно рассматриваем очень широкую группу молодежи, но вовсе не как единообразную структуру. Наоборот выделяем три возрастные группы (младшую — 16-18 лет; среднюю- 19-25 лет; старшую — старше 25 лет) и проводим сравнения по ним. К сожалению в формате тезисов, я это сравнение отразить не смог (из-за необходимости лаконично представить материал). Надеюсь это сделать в последующих публикациях.
По поводу второго вопроса. Опять же в представленном докладе приведен не весь исследовательский материал. В ходе исследования мы помимо всего рассматривали отношение различных групп молодежи к образованию, труду, межличностному общению и общественной жизни. Результаты этого анализа как раз и подтверждают то, что «пессимисты» рассматривают успех в этих сферах как сиюминутную выгоду, зациклены на материальных мотивах, не планируют ничего откладывать на будущее. «Оптимисты» же отдают приоритет иным ценностям, иным задачам.
С уважением, М.А. Головчин
Максим Александрович,
Спасибо за пояснения! По-моему, Вам удалось установить крайне интересную связь между пессимизмом и горизонтом планирования, она достойна, по крайней мере, упоминания. С нетерпением жду возможности ознакомиться с этими данными и с полным текстом Вашей статьи!