КОЛЛЕКТИВИСТИЧЕСКАЯ/ИНДИВИДУАЛИСТИЧЕСКАЯ ОРИЕНТАЦИЯ КАК ФАКТОР ПОВЕДЕНЧЕСКОГО ВЫБОРА*

Проблематика выбора и его продуктивность на уровне поведения являются одними из наиболее актуальных. В современной литературе понятие «поведенческий выбор» рассматривается в аспекте культуры поведения. Согласно А.А. Иванишину, поведенческий выбор является своеобразным «квантом» персоногенеза, попыткой «достраивания» личности через сохранение основных ее черт в субъективно сложной жизненной ситуации [Иванишин, 2015].

Фундаментальной характеристикой культуры поведенческого выбора выступает ее роль в сохранении самой возможности социального поведения. Это проявляется в системе идеалов, ценностей, знаков, символов поведенческого выбора. В точке выбора человек в определяющей степени асоциален, какое бы решение он ни принял, в центре происходящего находится именно его «Я», направленное на самосохранение или самоуничтожение через поведенческий выбор, особенно в критических, пограничных ситуациях. Выбор есть частный случай реализации какого-то абстрактного субстанционального начала («дао» Конфуция, «эйдетический мир» Платона, «единый» Боэция, «Абсолютная идея» Г. Гегеля, «мировая воля» А. Шопенгауэра и др.), реализации, которая кажется абсолютному большинству людей выработанной самостоятельно. При таком понимании выбор отличается от понятий поведенческого решения и поведенческого действия; иными словами, человек очень часто действует (например, на уровне, как указывал К. Левин, квазипотребностей, т.е. активно и неосознанно), несколько реже принимает привычные поведенческие решения («внутриустановочная деятельность», согласно Д. Узнадзе). Поведенческий выбор – специфический целостный ответ психики на попадание в субъективно сложную ситуацию, характеризующуюся неопределенностью, в которой человек обязательно выделяет «крайние» символы, угрожающие (ему или другим) или многообещающие. Поведенческий выбор является результатом проявления системы личностных предпочтений и социокультурных условий. Это позволяет рассматривать его как детерминированного когнитивной ориентацией, которая, в свою очередь, является продуктом влияния социальных факторов. Когнитивная ориентация на современном этапе находится в центре внимания в сфере исследования социально-психологических явлений. Термин «когнитивная ориентация» возник в когнитивной психологии и определяется как индивидуальный когнитивный стиль человека, позволяющий видеть причины своего поведения во внешней среде или в себе самом. При этом само демонстрируемое поведение может быть инвариантным к своим причинам, то есть люди с разными когнитивными стилями могут совершать одни и те же поступки, но придавать им разный смысл. В основе когнитивистского подхода лежит стремление объяснить социальное поведение, ориентируясь на систему познавательных процессов и закрепление равновесия когнитивных структур. Р. Нисбетт предложил теоретическую схему, демонстрирующую, как в разных культурных практиках возникают различные системы мышления. В основе предложенного подхода лежит дифференциация холистического и аналитического мышления, традиция которой заложена в теориях мышления В. Джемса и Ж. Пиаже. Холистическое мышление – диалектическое, ассоциативное, в первую очередь, отражает сходство и смежность, сравнительно мало использует категории и формальную логику, в центре его внимания – целостное поле, которому приписывают причины событий. Такое мышление свойственно коллективистическим, «восточно-азиатским» культурам. Аналитическое мышление оперирует символическими системами репрезентации, в основе которых – структура правил. Люди с таким мышлением более аналитичны, сосредоточены преимущественно на конкретном объекте и его категориях. Аналитическое мышление свойственно индивидуалистическим, «западным» культурам [Нисбетт и др., 2011].

Таким образом, культуральная специфика познавательных процессов оформляется в когнитивную ориентацию, коллективистическую или индивидуалистическую. Когнитивная ориентация на коллективную субъектность, взаимозависимость и личную свободу, независимость, стабильность и устойчивость когнитивной ориентации на протяжении жизни человека является результатом влияния культурной среды и социальных факторов [Tajfel et al, 2001], как и когнитивные стили, которые рассматриваются как образования, формирующиеся прижизненно под влиянием социокультурных факторов [Шкуратова, 1994].

Г. Уиткин и его коллеги анализировали различение такого когнитивного стиля, как «полезависимость/поленезависимость» в сфере восприятия. В группе поленезависимых выявлена динамика проявления стиля в зависимости от ситуации: устойчивая демонстрация как фиксированная поленезависимость и мобильная поленезависимость как склонность к переходу на полезависимый стиль поведения из-за требований ситуации [Шкуратова, 1994].

В психологическом пространстве личности ситуация может меняться в зависимости от ее субъективной значимости, например, при введении в нее референтного человека. Исходя из этого, можно предположить, что на поведенческий выбор оказывают воздействие множество факторов, и к числу основных можно отнести когнитивную ориентацию и полезависимость как когнитивный стиль. Это обеспечивает возможность проверки данной гипотезы в условиях социально-психологического эксперимента с целью поиска ответов на вопросы: зависит ли устойчивость поведенческого выбора от типа когнитивной ориентации (коллективистической или индивидуалистической)? Влияет ли воображаемое присутствие значимого Другого на тип поведенческого выбора: индивидуалистический или просоциальный? Оказывает ли когнитивный стиль «полезависимость/поленезависимость» на результаты поведенческого выбора в ситуации воображаемого Другого? Какими характеристиками должен обладать воображаемый значимый Другой, чтобы влиять на устойчивость индивидуалистического или просоциального поведенческого выбора?

Такая постановка проблемы позволит на основе анализа результатов социально-психологического эксперимента выстроить иерархию значимости факторов социального поведения личности на материале поведенческого выбора.

Литература

  1. Иванишин А.А. Культура поведенческого выбора как социологическая категория // Социально-экономические явления и процессы. 2015. №5. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/kultura-povedencheskogo-vybora-kak-sotsiologicheskaya-kategoriya (дата обращения: 06.04.2021)
  2. Нисбетт Р., Пенг К., Чой И., Норензаян А. Культура и системы мышления: сравнение холистического и аналитического познания. (Richard E. Nisbett, Kaiping Peng, Incheol Choi, Ara Norenzayan СULTURE AND SYSTEMS OF THOUGHT: HOLISTIC VERSUS ANALYTIC COGNITION", 2001). М: Фонд «Либеральная миссия», 2011 г., 63 с.
  3. Tajfel et al, 1986 5. Тajfel H., Turner J. An integrative theory of intergroup conflict. In M. A. Hogg & D. Abrams (Eds.), Key readings in social psychology. Intergroup relations: Essential readings Psychology Press. – 2001. - С. 94–109.
  4. Шкуратова И.М. Когнитивный стиль и общение. Ростов н/Д.: Изд-во Рост, пед, ун-та, 1994.

*Работа выполнена при поддержке гранта РФФИ 19-29-07489 «Множественная социальная идентичность как фактор развития одаренности школьников»

SELF-IDENTIFICATION AS THE A PRIORI BASIS OF IDENTITY

The aim of this presentation will be to point out the difference between self-identification, i.e. identifying oneself with oneself as oneself, and identification, i.e. identifying oneself as someone or something, in light of the egological self-consciousness. Transcendental philosophy recognizes this distinction. For Kant, transcendental apperception results with “I think” or that “I am” the logical subject of my thoughts and representations. Without this synthetic unity of consciousness, “I would have as multicolored, diverse a self as I have representations of which I am conscious .” This condition of possibility for self-identification, albeit transcendental and formal, comprises the numerical identity both synchronous and diachronous. On the other hand, the “content” or “material” needs to be given in the empirical inner sense, i.e. “who” exactly am I, in which I “cognize myself only as I appear to myself”. This I is empty, contains no manifold in itself, and is always one and the same in every judgment, as the formal element of consciousness. A classic example of this is amnesia – I could wake up in a hospital, having lost all my memories (knowledge of my name, my life, the accident, etc.), but I would still be an “I”, and I would still refer to myself as the one who is lying in a hospital bed, unable to remember. In other words, I would be able to self-identify (I am I, this one, and not that one, e.g. the other patient lying in the bed next to mine), but I wouldn’t be able to identify myself. Sydney Shoemaker calls this ‘self-reference without identification’, and Andrew Brook ‘non-ascriptive reference to self ’. As an essential indexical , the I cannot be substituted with any description from a third-person point of view or with an object that is found in the world. This transcendental designation , the I, as an expression of self-consciousness, is devoid of all content , properties, and qualities – yet, it still retains its self-referential capability . In Brooks’ words, “awareness of properties as properties of oneself presupposes awareness of oneself as subject, as oneself.” Formulated in this way, self-consciousness is the basis (and condition of possibility) of self-knowledge because to be able to know anything about myself, I need to be aware that that knowledge refers to me. Only in this way, aphorism γνῶθι σεαυτόν is possible. The basic thesis of my presentation is that self-identification is a necessary prerequisite of each and every identification. In other words, to be able to know that property A is ‘my’ property, just as property B is, I ought to be able to identify myself with (or as) the subject of those properties. Each element of identification, according to Schütz and Kant, needs to correlate back to the subject (the I, ego), as does the whole. I am aware that in all elements of identification, it is one and the same person, and that that one and the same person is me, or am I. Without this, there would be no innate connection between “I have property A” and “I have property B” because both I’s (the I in each case) wouldn’t have immediate interrelation. This means that self-identification is a form of a necessary and structural tautology.

САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ КАК АПРИОРНАЯ ОСНОВА ИДЕНТИЧНОСТИ*

Целью данной работы является выявление различий между самоидентификацией, то есть отождествлением себя с самим собой как с самим собой, и идентификацией, то есть отождествлением себя с кем-то или чем-то, в свете эгологического самосознания. Трансцендентальная философия признает это различие. Для Канта трансцендентальная апперцепция приводит к следующему результату: “я мыслю” или “я есть” логический субъект моих мыслей и представлений. Без этого синтетического единства сознания [как указывал на это сам И. Кант] “я имел бы столь же пестрое разнообразное Я (Selbst), сколько у меня есть сознаваемых мной представлений.” Это условие возможности самоидентификации, пусть даже трансцендентальной и формальной, включает в себя числовое тождество как синхронное, так и диахронное. С другой стороны, “содержание” или “материал” должны быть даны в эмпирически внутреннем смысле , то есть “кто” именно я, в котором я “познаю себя только таким, каким я являюсь себе”. Это Я пусто, не содержит в себе многообразия и всегда одно и то же в каждом суждении, как формальный элемент сознания. Классическим примером этого является амнезия – я мог бы проснуться в больнице, потеряв все свои воспоминания (знание своего имени, своей жизни, несчастного случая и т. Д.), Но я все равно был бы “Я”, и я все еще называл бы себя тем, кто лежит на больничной койке, неспособный вспомнить. Другими словами, я мог бы самоидентифицировать себя (я-это я, а не тот, например, другой пациент, лежащий в соседней кровати), но я не смог бы идентифицировать себя. Сидни Шумейкер называет это "саморефлексией (self-reference) без идентификации", а Эндрю Брук- "не-аскриптивной отсылкой к себе". Как сущностный индексикал, Я не может быть заменено никаким описанием с точки зрения третьего лица или объектом, который находится в мире. Это трансцендентальное обозначение «Я» как выражение самосознания, лишеное всякого содержания, свойств и качеств, и все же оно сохраняет свою самореферентную способность . По словам Брукса, “осознание свойств как свойств самого себя предполагает осознание себя как субъекта, как самого себя.” Сформулированное таким образом, самосознание является основой (и условием возможности) самопознания, потому что для того, чтобы знать что-либо о себе, я должен осознавать, что это знание относится ко мне. Только так возможен афоризм γνῶθι σεαυτόν [познай самого себя]. Основной тезис моего выступления состоит в следующем: самоидентификация является необходимой предпосылкой любой идентификации. Другими словами, чтобы знать, что свойство А является "моим" свойством также как и свойство В, я должен быть способен отождествлять себя с (или как) субъектом этих свойств. Каждый элемент идентификации, согласно Шютцу и Канту, должен соотноситься с субъектом (Я, эго), как и целое. Я осознаю, что во всех элементах отождествления это один и тот же человек, и что этот один и тот же человек это Я. Без этого не было бы никакой врожденной связи между “У меня есть свойство А” и “У меня есть свойство В”, потому что оба Я (Я в каждом случае) не имели бы непосредственной взаимосвязи. Это означает, что самоидентификация является формой необходимой и структурной тавтологии.

*данный текст является переводом. Оригинальный текст тезисов располагается во вкладке "English"

HEIDEGGER ON THE STRUCTURE AND FUNCTION OF IDENTITIES

Many scholars use Martin Heidegger’s account of “being-in-the-world” to track something like the phenomenon of “identity.” Some scholars build the notion of identity into their interpretations of Heidegger’s analysis of being-in-the-world, while others utilize Heidegger’s account of being-in-the-world to enrich their analyses of identity and related phenomena. Inspired by such work, I offer a sustained analysis of the theoretical linkage between the concept of being-in-the-world and the concept of identity. On this basis, I distill a Heideggerian account of the structure and function of identity that refines colloquial discussions of identity and disambiguates identity from related phenomena .

First, I isolate the structure of identities. Heidegger insists that who we are is grounded in how we act. This overlaps with colloquial discussions of identity: We say, for example, that we have gender identities, professional identities, and ethnic identities, and we frame these identities as constituting the sort of people we are in a way that makes sense of what we do. We often explain our style and hobbies in terms of our gender identities, our schedules and skills in terms of our professional identities, and our values and traditions in terms of our ethnic identities. Heidegger’s analysis refines such colloquial discussions: It highlights that identities are structured by public norms—which Heidegger refers to in personified terms as “das Man”—that organize and define what it takes for us to have them, and that having an identity consists in being recognized as living in line with the public norms that structure it—i.e., in “projecting upon” an “ability-to-be” in a way that “expresses” that one is the kind of person in question. Thus, one might press forward into being a teacher by, e.g., grading papers, preparing for class, scaffolding learning opportunities—activities which are in turn normatively structured. As one lives in line with these norms, one expresses that one is a teacher. Students may recognize one as a teacher by themselves doing things like submitting papers, coming to class prepared, and engaging in learning opportunities.

Next, I isolate the function of identities. Colloquially, we also tend to equate our identities with specific perspectives. We say, for instance, that as women we experience particular situations as threatening, or as doctors, we encounter certain symptoms as troubling. Within Heidegger’s analysis, this lines up with the suggestion that when one “projects upon” an “ability-to-be,” it serves the functional role of a “for-the-sake-of-which,” or an organizing purpose, and thus opens up a “world”—an existential context structured by possible ways of being meaningful and mattering. For example, being a teacher may organize and define one’s grading and class preparation, making these activities salient . When one engages in them, one will encounter a host of entities such as times to prepare for class, compelling ideas, poorly structured paragraphs, promising student questions, and urgent deadlines. Heidegger’s analysis thus deepens colloquial discussions of identity by illustrating the function of identities: Living in line with the norms for an identity organizes and defines how we experience things, in ways that are coordinated with our activity.

I conclude by highlighting the way this Heideggerian account of identity disambiguates identity from other related phenomena. Having an identity is not simply a matter of having a certain self-concept or belief about who one is. One is not a teacher because people—oneself, students, or administrators—believe one is a teacher. One is a teacher because one skillfully grades papers, prepares for class, and scaffolds learning opportunities in situ with students who write papers, come to class, and engage in learning opportunities. This means that our identities are not always voluntary. Sometimes, we would like to have identities that are not possible given the impossibility of certain ways of living (e.g., being Batman), and other times, we are stuck with identities because we are stuck living in certain ways (e.g., being a child dependent on parents). But having an identity is also not simply a matter of occupying a specific social role. The fact that one occupies a specific social role does not entail that it functions as the organizing purpose of one’s activity. For example, one may be socially and legally a father and, so, be subject to certain social and legal ramifications of being a father but, nonetheless, fail to go about as fathers characteristically go about—e.g., by failing to emotionally support his children, to help them with their homework, and to feed them. By recognizing that our identities are grounded in our actions, we open the door to inhabiting identities more ethically.

ХАЙДЕГГЕР О СТРУКТУРЕ И ФУНКЦИИ ИДЕНТИЧНОСТЕЙ*

Многие ученые используют представления Мартина Хайдеггера о “бытии-в-мире”, чтобы выявить нечто вроде феномена “идентичности".” Некоторые ученые встраивают понятие идентичности в свои интерпретации хайдеггеровского анализа бытия-в-мире, в то время как другие используют хайдеггеровский анализ бытия-в-мире, чтобы обогатить свой анализ идентичности и связанных с ней явлений. Вдохновленная этими подходами, я предлагаю последовательный анализ теоретической связи между концепцией бытия-в-мире и концепцией идентичности. Следуя этой цели, я выявляю суть хайдеггеровского подхода к структуре и функциям идентичности, что позволяет очистить идентичность от обыденных представлений и устранить неоднозначность, связанную с выделением идентичности из ряда связанных с ней явлений.

Я начинаю с выделения структуры идентичностей. Хайдеггер настаивает на том, что то, кто мы есть, основывается на том, как мы действуем. Это перекликается с обыденными представлениями об идентичности: мы говорим, например, что у нас есть гендерная идентичность, профессиональная идентичность и этническая идентичность, и мы обозначаем эти идентичности как составные части определенного типа людей, которыми мы являемся - таким образом мы указываем на нашу деятельность. Мы часто объясняем наш стиль и хобби с точки зрения нашей гендерной идентичности, наши расписания и навыки с точки зрения нашей профессиональной идентичности, а наши ценности и традиции с точки зрения нашей этнической идентичности. Анализ Хайдеггера уточняет такие обыденные представления: Он подчеркивает, что идентичности структурируются общественными нормами—Хайдеггер называет их персонифицированными терминами, например, “das Man”— которые определяют, что конкретно нам нужно сделать, чтобы обрести ту и или иную идентичность. Иметь идентичность - значит быть признанным в качестве [человека] живущего в соответствии с общественными нормами, которые структурируют эту идентичность, то есть “проецируют” на “возможность его существования” таким образом, чтобы “показать”, что человек является тем типом личности, о котором идет речь. Таким образом, человек может стремиться стать учителем, например, ставя оценки, готовясь к занятиям, создавая возможности для обучения— то есть через деятельность, которая, в свою очередь, нормативно структурирована. Живя в соответствии с этими нормами, человек выражает, что он-учитель. Студенты могут распознать одного из них как учителя по тому, что они сами делают, например, сдают работы, приходят в класс подготовленными и включаются в обучение.

Далее я выделяю функцию идентичностей. В разговорной речи мы также склонны отождествлять нашу идентичность с конкретными представлениями. Мы говорим, например, что, будучи женщинами, мы воспринимаем определенные ситуации как пугающие, или буду врачами, мы считаем определенные симптомы вызывающими опасения. В рамках анализа Хайдеггера это согласуется с предположением о том, что когда человек “проецирует [себя]” на “будущую возможность”, это выполняет функциональную роль “ради чего” или представляет собой организующую цель для того, чтобы открыть “мир”— структурированный и наполненный смыслом экзистенциальный контекст. Например, то, что человек является учителем может определять то, как человек будет ставить оценки и готовиться к занятиям, ставя эти виды деятельности на первое место. Когда человек будет включаться в эти виды деятельности, он столкнется с множеством сущностей [экзистенциональным контентом], таким как время подготовки к занятиям, аргументированные идеи, плохо структурированные абзацы, многообещающие вопросы студентов и срочные дедлайны. Таким образом, анализ Хайдеггера углубляет обыденные представления об идентичности, иллюстрируя ее функцию: жизнь в соответствии с нормами идентичности организует и определяет то, как мы воспринимаем вещи, и осуществляется это теми способами, которые согласованы с нашей деятельностью.

В заключение я хочу показать, как хайдеггеровский подход отделяет идентичность от других связанных с ней явлений. Наличие идентичности - это не просто вопрос наличия определенной Я-концепции или веры в то, кто вы есть. Человек не является учителем, потому что люди—он сам, ученики или администраторы—считают его учителем. Человек является учителем, потому что он грамотно оценивает работы, готовится к занятиям и создает возможности для обучения студентов, которые [в свою очередь] пишут статьи, приходят на занятия и участвуют в обучении. Это означает, что наша идентичность не всегда добровольна. Иногда мы хотели бы иметь идентичности, которых нет, поскольку не существует таких видов деятельности (например, быть Бэтменом), а в иных случаях мы застреваем в идентичностях, потому что застряли в определенном образе жизни (например, будучи ребенком, зависящим от родителей). Но наличие идентичности - это также не просто вопрос выполнения определенной социальной роли. То, что человек занимает определенную социальную роль, не означает, что она выступает в качестве организующей цели его деятельности. Например, человек может быть социально и юридически отцом и, таким образом, быть подвержен определенным социальным и юридическим последствиям отцовства, но, тем не менее, он не ведет себя так как должно отцу —например, он не в состоянии эмоционально поддерживать своих детей, помогать им с домашней работой и кормить их. Признавая, что наша идентичность основана на наших действиях, мы начинаем движение навстречу идеи этичного существования в идентичности.

*данный текст является переводом. Оригинальный текст тезисов располагается во вкладке "English"

TWO-TIMED: SELF-IDENTIFICATION STRATEGY

The uncertainty principle is a governing theory for quantum phenomena that appears to be radically different from classical physics because a measuring activity inevitably invokes irreducible results. Also, the complementary relationships of physical variables do not allow accurate observations beyond the probability limitation. The inherent observation limitation prohibits the definite being or state to be observed. Thus, deeper speculation is taken on this ambiguity by philosophers and scientists regarding consciousness that is a primary function to recognize objects.

From the perspective of epistemology, to be perceived is to have been observed and known before. Einstein also argues that to be unknown is not able to be recognized. In contrast, to be observed is to be known in quantum uncertainty due to state collapse . This contradiction results in the measurement problem which attracts scholars’ attentions to study consciousness and quantum physics. Subsequently, ontological issues are accompanied because what empirically have not been known is not able to be identified and proved. According to Aristotle, a teleological being is actual to a definitely ontological being that is defined to be potential. Furthermore, Aristotle asserts that the subject in temporality is actual to observe. As an object repeats its presence during movement, an object holds potentiality in the spatio-temporal grid and depends on a subject. Therefore, each ontological and teleological being (or state) is able to be defined respectively as an object to be perceived and a subject to perceive in time flows. As a matter of course, Aristotle insists that the teleological future determines the ontological past. The past is a mine to provide a material that has possibility as resources to be determined. His view of time flows is constructed in a circle of determination. In this manner, a circle of time can be understood such that the future defines the past which determines the present evolving to the future. If the past is chosen as the beginning, it is the root of the present proceeding to the future. The now is the only time step which can be perceived and the future is considered to be coming as the successive nows. However, Aristotle asserts that the now cannot belong to a time domain because the now exists when a subject recognizes an object. Therefore, he concludes that a being temporalizes the present. A being reveals the now which comprises the continuous time during movement. His argument on a being specifies that a subject is temporal. Also, the a priori in ontology is potential from the Aristotelian paradigm. Thus, the a posteriori in teleology is considered as actuality who realizes the a priori one through the reverse causation. The reverse causation provides a basis of state collapse such as the collapse of wave function that results in the irreducibility.

Meanwhile, the measurement problem is taken into account of subjective reduction such as collapse of state in quantum physics. While Aristotle claims that a being is a spatio-temporal identity, he maintains that a being is understood during movement to temporalize and spatialize because a subject is assigned to the temporal and an object is related to observation for its realization in a spatio-temporal grid. A being and an object are required not to be stationary for observation process, however, a temporal subject is defined to be instant. Thus, state collapse could be explained by the temporality of a subject from the Aristotelian paradigm. Moreover, versatile subjects or state are considered in time flows by understanding an object to be observed so that an object to be spatialized is correspondingly not necessary to define. A being is spatio-temporal to observe and be observed. Therefore, a being is considered to consist of temporal and spatio identities. And each identity serves as an observer and the being observed. A temporal identity from a being observes an object of another being and a spatio identity from a being plays a role being observed by an outer observer. In other words, a temporal identity from a being is not allowed to observe a spatio identity from the same being. Aristotle’s paradigm explains the reason why self-identification is not allowed so that a temporal identity from a being is not able to observe a spatio identity from the same being. Even though a subject is defined to be temporal and exists in a timeless domain, a being deserves spatio-temporality with an object during movement and observation. Thus, self-identification is assumed to perform in no time flows as far as a being is composed of a subject to observe and an object to be observed.

A concept of dreaming is introduced to enable self-identification in time flows. As Aristotle notes, a subject is able to move backwards in time flows as far as it is temporal, nonetheless, a spatio identity proceeds in time flows. Therefore, if a subject is heading to the opposite direction of a spatio identity in time flows, a being is assumed to remain in two-timed flows which is defined to be dreaming. Further to this, Aristotle’s teleological determination justifies dreaming in two-timed so that a subject moving backwards in time flows determines the a priori being.

Finally, it is shown that an entangled or superposed one could be identified through two-timed when observation is complete. Two-timed strategy is also realized by a Kalman filtering which is well-known stochastic estimation theory in engineering, sciences, and social sciences. As a result, two-timed strategy is realizable in a macroscopic classical picture as well.

ДВУНАПРАВЛЕННОСТЬ ВРЕМЕНИ: СТРАТЕГИЯ САМОИДЕНТИФИКАЦИИ*

Принцип неопределенности – ведущая теория квантовых явлений, которая радикально отличается от классической физики, поскольку процесс измерения неизбежно приводит к возникновению результатов, несводимых к общему основанию. Кроме того, взаимодополняющие отношения физических переменных не позволяют производить точные измерения за пределами вероятностного уровня. Присущая наблюдению ограниченность препятствует конкретному существу или состоянию стать объектом наблюдения. Поэтому философы и ученые предпринимают попытку исследовать эту двойственность с точки зрения сознания, основной функцией которого является распознавание объектов.

С точки зрения эпистемологии, быть воспринятым - значит быть предметом предыдущих наблюдений, быть известным ранее. Эйнштейн также утверждал, что быть неизвестным – значит быть ненаблюдаемым. С другой стороны, быть наблюдаемым – значит быть известным в условиях квантовой неопределенности благодаря коллапсу состояния (редукции квантовой волны). Это противоречие приводит к проблеме измерения, которая подталкивает исследователей сначала к изучению сознания и квантовой физики. Затем подводит к решению онтологических вопросов, потому что если что-то неизвестно эмпирически, оно не может быть идентифицировано и доказано. Так согласно Аристотелю, телеологическая сущность является действительной для определённо онтологической сущности, что определяется как потенциальное. Далее, Аристотель указывал, что в условиях темпоральности субъект становится актуальным для наблюдения. Так как объект воспроизводит свое присутствие в движении, следовательно, он удерживает свою потенциальность в пространственно-временной системе и зависит от субъекта [наблюдателя]. Отсюда, каждая онтологическая и телеологическая сущность (или состояние) может быть определено и как наблюдаемый объект, и как наблюдающий его во временном потоке субъект соответственно. Далее Аристотель настаивает, что телеологическое будущее предопределяет онтологическое прошлое. Прошлое - это источник материала, у которого как у всякого ресурса есть возможность получить определенность. Представление Аристотеля о временных потоках строится по принципу круга детерминации (circle of determination). Поэтому временной круг можно обозначить следующим образом: будущее определяет прошлое, которое предопределяет настоящее, затем переходит в будущее. Если в качестве начального пункта выбрать прошлое, оно является источником настоящего, продолжающегося в будущем. «Сейчас» - единственный участок времени доступный для восприятия, а будущее - это совершившееся “сейчас”. Однако Аристотель утверждает, что “сейчас” не является частью временного потока, так как “сейчас” существует только тогда, когда субъект узнаёт объект. Отсюда Аристотель заключает, что сущность реализует настоящее во времени (темпорализует его). Сущность раскрывает “сейчас”, которое включает в себя непрерывность времени в процессе движения. Рассуждения Аристотеля относительно сущности устанавливает темпоральность субъекта. Также, по аристотелевской парадигме, априори в онтологии потенциально. Отсюда апостериори в рамках телеологии трактуется как актуальность, которая реализует априори через обратную причинность. Обратная причинность дает основу для коллапса состояния (редукции квантовой волны), например, во время коллапса волновой функции, результаты которого невозможно свести к общему основанию. Тем временем, проблема измерения рассматривается с точки зрения субъективной редукции, как например происходит с коллапсом состояния в квантовой физике. Заявляя, что сущность - это пространственно-временная идентичность, Аристотель доказывает, что сущность становится объектом восприятия в процессе движения благодаря, которому оно реализуется во времени и в пространстве, потому что субъект относится только к временной системе, а объект в пространственно-временной. Для наблюдения требуется, чтобы сущность и объект не были статичными, хотя временной субъект и задан как мгновенный. Таким образом, коллапс состояния может быть интерпретирован при помощи темпоральности субъекта в парадигме Аристотеля. Более того, универсальные субъекты или состояния рассматриваются во временных потоках, понимая объект, за которым нужно наблюдать, так что объект, который нужно пространственно распределить, соответственно не нужно определять. Сущность обладает пространственно-временными характеристиками, что дает ей возможности воспринимать и быть воспринятым. Отсюда следует, что сущность состоит из временнЫх и пространственных идентичностей. И каждая идентичность служит в качестве наблюдателя, и наблюдаемого предмета. Временная идентичность сущности наблюдает объект другой сущности, а пространственная идентичность сущности играет роль предмета наблюдения для внешнего наблюдателя. Другими словами, временная идентичность сущности не может наблюдать пространственную идентичность той же самой сущности. Аристотелевская парадигма объясняет, почему невозможна самоидентификация: временнАя идентичность предмета не доступна для наблюдения для пространственной идентичности той же сущности. Даже несмотря на то, что субъект определяется как временной (темпоральный) и существует во вневременной сфере, сущность приобретает простанственно-временные характеристики благодаря тому, что рассматривается как объект в процессе движения и наблюдения. Таким образом, следует предположить, что пока сущность состоит из рассматривающего субъекта и рассматриваемого объекта, самоидентификации осуществляется вне временных потоков.

Для того, чтобы допустить возможность существования самоидентификации во временных потоках вводится концепция сновидения. Как отмечает Аристотель, будучи временнЫм субъект может двигаться во временнОм потоке в обратном направлении, при этом, пространственная идентичность продолжает двигаться во временном потоке в исходном направлении. Поэтому, если субъект движется в направлении противоположном пространственной идентичности, разумно предположить, что сущность продолжает существовать в разнонаправленных временных потоках – это и есть концепция сновидения (concept of dreaming). Далее, телеологическая детерминация Аристотеля дает основания рассматривать сновидение в двух временных потоках, благодаря чему двигающийся в обратном направлении субъект определяет сущность априори. Наконец, показывается, что связанная или наложнная сущность может быть также идентифицирована через два временных потока, когда наблюдение завершено.

Двухвременная концепция используется для объяснения принципа суперпозиции в физике и помогает определить характеристики частицы по завершении исследования благодаря стратегии разнонаправленных временных потоков. Данная стратегия также реализуется в фильтре Кальмана, которая является широко известной теорией стохастических оценок в технике, естественных и социальных науках. Поэтому стратегия разнонаправленных временных потоков возможно реализовать также и в макроскопической классической картине.

*данный текст является переводом. Оригинальный текст тезисов располагается во вкладке "English"

THE MURDER OF BATMAN’S SELF BY THE EXTENDED MIND’S HYPOTHESIS: WHO IS TO BLAME?

The proposal of the extended mind is known to be one of the many valuable theses of the embodied cognitive science , concerning the movement of the first wave of perspectives. Andy Clark’s work contemplates studies about philosophy of mind, computational models, robotics, developmental psychology, and neuroscience, which are recruited to ground a theory of a cognition that extends to the world, including for example language and culture as cognitive artifacts, and whose structure is roughly organized around predicting the best actions in the world. Considering the predictive processing (PP) story , mind should be a system constituted by perception-action cycles that engage the world without “accurate internal representations”. Thus, we intend to discuss how the delicate boundary between the users' mind and the instruments recruits the environment to benefit cognitive processes. One of the first consequences of this argument is, therefore, that the distinction between perception, action and cognition is decreasingly functional to show, on the one hand, the demand for a “self-manager” and, on the other hand, that the task of cognitive processes is exclusively internal. In his text Soft selves and ecological control, Clark proposes that the nature of what we understand as self should be reconsidered, since we are the total sum of the parts that we directly control. Batman's self would not be exactly as we think in common sense. On the contrary, it should be a system far beyond the capabilities usually addressed such as agency, body image organization, causation of mental contents, among others. Batman should rather be a “larger problem-solving whole”. Although Batman believes he perceives the world from a particular point of view and identifies himself with a narrative, which can be named "narrative self", he is probably unaware that both his choices and activities, from which he believes narrate his own self, are widely extended and distributed into the world. Thereby, we argue that extraneural elements can perform functions similarly to internal elements, which in turn makes the methodological game of monism and dualism illusory expressions for the purposes of Cognitive Science, dissolving the traditional notions of the self to one that spreads throughout the environment, both in the material sense (as of cognitive processes and tasks) and in the social sense (like interactions with other cognitive agents). Agents who, as Batman himself, will be another wider problem-solving wholes. Finally, we seek to discuss the epistemic implications of the self’s concept’s dissolution, specially to the explanation of neural plasticity and rational action. Batman cannot, therefore, confuse his notion of self and personal identity with his conscious thinking about his own life-long narrative. Batman is reborn not as the Batman we all knew, but as a Batman-World self, contemplating the artifacts and social interactions, to say the least, that surround him. Although language makes it possible to conceive these definitions concerning the self, it is language itself that, together with the “narrative self” and the “sense of self” (first-person perception, feeling of bodily control, etc.), gives birth to the illusion that there should be an executive center of behavior. Hence, the self is an extended system that encompasses the brain, the body, and the world. None of these extended cognitive agents is to blame, because, after all, as Clark puts it, all humans are natural-born cyborgs, forever mingling into props and aids.

Аннотация: Гипотеза расширенного сознания, как известно, является одним из многих ценных тезисов воплощенной когнитивной науки, касающихся движения первой волны восприятия. Работа Энди Кларка рассматривает исследования в области философии разума, вычислительных моделей, робототехники, психологии развития и нейробиологии, которые все вместе используются для создания основы для теории познания, которое распространяется на весь мир, включая язык и культуру как когнитивные артефакты, структура которой, в грубом приближении, организована для прогнозирования наиболее выгодных действий в мире. Если рассматривать обработку информации с целью прогноза (PP), то ум является системой, составляющей циклы восприятия-действия, которые занимаются миром без «точных внутренних представлений». Таким образом, мы намерены обсудить, как тонкая граница между разумом субъекта и инструментами познания использует окружающую среду для когнитивных процессов. Одним из первых следствий этого рассуждения является то, что различие между восприятием, действием и познанием является в наименьшей степени функциональным, для того чтобы показать, с одной стороны, потребность в «управлении Собой» и, с другой стороны то, что задача когнитивных процессов исключительно внутренняя. В своем тексте «Мягкие «я» и экологический контроль» Кларк предлагает пересмотреть природу того, что мы понимаем под «Я», поскольку мы являемся общей суммой частей, которые мы напрямую контролируем. «Я» Бэтмена не было бы точно таким, каким мы его представляем обычно. Наоборот, это должна быть система далеко за пределами как правило рассматриваемых способностей, таких как действие, организация образа тела, причинность психического содержания в том числе. Бэтмен должен быть «более крупным целым способным решать задачи». Хотя Бэтмен считает, что он воспринимает мир с определенной точки зрения и определяет себя с помощью нарратива, который можно назвать «нарративным я», он, вероятно, не знает, что как его выборы, так и деятельность, из которых он считает, он рассказывает о себе, далеко распространились и распределились в мире. Таким образом, мы утверждаем, что экстраневральные элементы могут выполнять функции аналогично внутренним элементам, что, в свою очередь, создаёт иллюзорные выражения методологической игры монизма и дуализма для целей когнитивистики, растворяя традиционное понятие о «Я» до одного, которое распространяется на всю окружающую среду, как в материальном смысле (в отношении когнитивных процессов и задач), так и в социальном смысле (как взаимодействия с другими познающими агентами). Агенты, которые, как и сам Бэтмен, станут еще одним более крупным целым способным решать задачи. Наконец, мы намереваемся обсудить эпистемические последствия разъединения концепции «Я», особенно в объяснении нейронной пластичности и рационального действия. Так, Бэтмен не может путать свое представление о себе и личной идентичности со своим сознательным размышлением о нарративе его собственной жизни. Бэтмен возрождается не таковым, каким мы все его знали, а в качестве «я» мира Бэтмена, созерцающего артефакты и социальные взаимодействия, которые окружает его, как минимум. Хотя язык позволяет подобрать определения, касающиеся «Я», это сам язык, который вместе с «нарративным я» и «чувством себя» (восприятие первого лица, чувство тела тела и т. Д.), рождает иллюзию, что должен быть некий исполнительный центр поведения. Следовательно, «Я»- это расширенная система, которая охватывает мозг, тело и мир. Ни один из этих расширенных когнитивных агентов не виноват, потому что, в конце концов, как Кларк это выражает, все люди являются прирождёнными киборгами, всегда смешивающимися с реквизитом и различными приспособлениями.

СОХРАНЕНИЕ ИДЕНТИЧНОСТИ В ПЕРИОД СОЦИАЛЬНЫХ ПОТРЯСЕНИЙ. МИКРОИСТОРИЯ ОДНОГО СЛУЧАЯ

В статье с помощью метода символического интеракционизма производится попытка проинтерпретировать действия отдельного лица (крестьянина) в условиях постоянно меняющейся российской действительности начала 20 века. Автором представлена микроистория жизни крестьянина села Утевка Самарской губернии Сонюшкина А.А.

На основе документов из Государственного архива г. Самары (в количестве 12 штук) проанализирована его биография в период с 1915 по 1951 годы, сделана попытка проинтерпретировать поведение отдельно взятого человека в условиях кардинально меняющегося времени, «воскресить», таким образом, жизненный мир деревни и в традициях новой исторической науки добраться до скрытых смыслов поступков людей, реконструируя формы представления человека о самом себе и времени, в котором он живет.

На примере конкретной истории, через «диалог» с документами раскрывается природа социальной идентичности героя, которая, несмотря на меняющиеся условия, остается неизменной. Данный факт подтверждает подход «интеракционистов» (Дж. Мид, Герберт Блумер, Ю. Хабермас), согласно которому социальная идентичность формируется на раннем этапе развития человека, когда «обобщенный Другой» формирует представление индивида о себе, которое постепенно трансформируется в стабильную концепцию собственной индивидуальной идентичности [Балич, 2013].

В ситуации сильной социальной неопределенности идентичность человека подвергается серьезным испытаниям. И здесь, согласно подходу Гидденса, есть 2 полярных способа справиться с тревогой неопределенности: абсолютное приспособленчество (конформизм) или отчуждение от общества (маргинальность) [Гидденс, 2005]. Выбор поведения зависит от того, как человек анализирует и осмысляет ситуацию, каким значением он наделяет действия окружающих людей, их требования, ожидания, запрещения и угрозы. Другими словами, поведение человека определяется не столько специфичностью внешних факторов, сколько результатом оценивания и интерпретации ситуации, в которой он действует. «Люди интерпретируют или определяют действие друг друга, а не просто реагируют на них» [Блумер, 1984].

Представленная микроистория наглядно демонстрирует, как человек, родившийся на рубеже веков и попавший в «мясорубку» первой мировой войны, революции, гражданской войны, коллективизации и репрессий принимает решения и делает выборы. Через частный случай взаимоотношения человека и общества проводится анализ социального мира той эпохи, его осмысление. «Индивид выступает как микрообъект и как некая тотальность, способная в известных пределах раскрыть свое время» [Бессмертный, 1999].

Фокусируя внимание на отдельном случае, в рамках исторической антропологии удается взглянуть на судьбы миллионов людей через символику повседневной жизни конкретного человека. Такая «микроскопичность» придает исследованию глубину, красочность и жизненность, «очеловечивает» его. Это способ нового видения прошлого, которое ярче манифестирует через уникальное и индивидуальное.

Концепт идентичности в социологии и философии считается довольно сложным. Появившийся всего 100 лет назад, он продолжает активно разрабатываться гуманитарными науками. Феномен социальной идентичности интересен в ракурсе механизмов формирования гражданского общества. Психосоциальное развитие личности, зрелая «самость» во многом определяют адаптацию индивида в условиях сильной социальной неопределенности.

Литература

  1. Балич Н.Н. Социальная идентичность: теоретико - методологические основания социологического анализа // Социологический альманах. - Институт социологии НАН Беларуси. - 2013. – № 4. - С. 214-220
  2. Гидденс Э. Устроение общества: очерк теории структурации // Э. Гидденс. – 2-е изд. - М.: Академический Проспект. - 2005. – 528 с.
  3. Блумер Г. Общество как символическая интеракция // Современная зарубежная социальная психология. - М.: Издательство Московского университета. - 1984.- С. 173-179.
  4. Бессмертный Ю.А. Коллизия микро и макроподходов и французская историография 90-х годов // Историк в поиске. Микро- и макроподходы к истории прошлого. Доклады и выступления на конференции 5-6 октября 1998 года. - Москва : ИВИ РАН.- 1999.- С. 10-25.

ФОРМИРОВАНИЕ САМОИДЕНТИЧНОСТИ СОВРЕМЕННЫХ ПОДРОСТКОВ*

В эпоху стремительных изменений во всех сферах жизни самоидентификация подростков является жизненно необходимой, занимает особое место в образовательном процессе. От успешности формирования самоидентичности подростков будет зависеть роль, которую они будут играть в обществе в будущем. В статье говорится о недостаточности внимания к проблеме формирования самоидентичности у современных подростков и путях её решения в школе.

Подростковая самоидентичность - это осознание себя подростком через принадлежность к определенному социуму и статусу в нем, виду деятельности, основанной на сформировавшихся стереотипах. На протяжении всего своего жизненного пути человек преодолевает различные возрастные кризисы. И кризис подросткового возраста – один из них. Это всего лишь этап развития. Но «итогом этого этапа развития является либо приобретенная «взрослая идентичность», либо задержка в развитии - так называемая диффузная идентичность» [Баранова, 2018, с. 363]

Сейчас идентичность меняется, продвигается от традиции к новациям и инновациям. Новые институты формируют новые ценности. Стремительно растущее количество Интернет-ресурсов в мире, их доступность, информационное разнообразие, к сожалению, не ограниченное каким-либо эффективным возрастным контролем, отрицательно влияет на несформировавшуюся психику и самоидентификацию подростков. Такая общедоступность ресурсов приводит к невозможности, а может и нежеланию, сдерживать негативную для подростка информацию. В связи с этим у некоторых подростков наблюдается не соответствующая возрасту инфантильность, примитивность взглядов и стереотипов поведения. У школьников стало нормой «пропадать» в виртуальном пространстве. Это пропадание означает «способ занять свое свободное время и пассивно уйти от реальных проблем с родителями, сверстниками, школой» [Гиниятова,2017, с.263]. Происходит своеобразное раздвоение личности: всемогущий взрослый подросток в интернете и неопределившийся ребенок–в объективной социальной реальности.

Чуть меньше века назад в планах подростков было получить рабочую специальность. Подростки мечтали стать сапожниками, учителями, агрономами, кузнецами. А девочки хотели стать учительницами, портнихами и хорошими крестьянками. Опрос современных подростков показал, что самые популярные профессии - это предприниматель, юрист, экономист, менеджер. Нынешние девочки планируют быть моделями, экономистами, юристами. Каждая десятая мечтает об удачном замужестве. Можно согласиться с Дмитрием Чернышёвым, который в своей книге «Вертикальный прогресс» пишет, что «ролевые модели для подражания и будущие профессии выбираются сегодня. Если по телевизору станут всё время показывать сериалы про бандитов и полицию, результат скажется через несколько лет» [Чернышёв,2020, с. 179].

Проведенный опрос девятиклассников (в марте 2021 года) в гимназии №4 г. Новороссийска показал, что за несколько месяцев до окончания школы, 60% подростков не определились с выбором будущей профессии, из остальных 40% большинство планирует поступить в колледж и изучать технику и радиоэлектронику. Проходя различные тесты на профориентацию, подростки зачастую не задумываются над ответами, отвечают случайным образом. Мечтая о карьере тиктокера или дегустатора компьютерных игр они слабо мотивированы на получение рабочей, практически значимой профессии.

Школа помогает с самоопределением, так как подросток проводит в ней большую часть времени. И только офлайн-школа по-настоящему научит отличить правильную информацию, формирующую личностную автономии, служащую основой личностного знания и развивающую одаренную творческую индивидуальность от неправильной информации, запускающую деструктивные процессы в личности и индивидуальности. Именно педагоги, квалифицированные специалисты с опытом работы развивают в подростках навыки критического мышления в поиске и получении той или иной информации и способствуют ее превращению в релевантное знание. Однако подробное изучение российских образовательных стандартов показывает, что в них не предусматривается «комплекс условий для формирования субъектной идентичности школьников» [Проскурина,2020,с.35]. Для того чтобы самоидентичность подростка не формировалась стихийно, необходимо разработать профориентационный курс для девятиклассников. Он позволит решить проблему личностного и профессионального самоопределения учащихся. Подросткам крайне важно оценить свои возможности, определиться с дальнейшим образованием и составить личный профессиональный план.

Таким образом, для того чтобы процесс формирования самоидентичности подростков был успешным, работа должна вестись в разных направлениях: она должна учитывать благотворные факторы влияния социума, виртуального пространства, образовательной среды и семьи, а также развиваться в контексте формирования глобального сознания. Требуется соотносить потребности общества и потребности личности с учетом прозы жизни: не все являются одаренными детьми, поэтому не следует заражать подростков звёздной болезнью. Надо соотносить идеальную, субъективную, виртуальную реальность и объективную реальность социума.

Литература

  1. Гиниятова, Е. В. Самоидентификация подростков в контексте культурной адаптации / Е.В. Гиниятова, Е.А. Бурова, О.М. Ворожищева // Вестник Томского государственного университета. Культурология и искусствоведение. 2017. №27. С. 263-269.
  2. Баранова, И. Б. Особенности формирования личной идентичности в творческой образовательной среде / И. Б. Баранова // Молодой ученый. 2018. № 19 (205). С. 363-366. URL: https://moluch.ru/archive/205/50267/ (дата обращения: 09.03.2021).
  3. Чернышёв Д. Вертикальный прогресс: как сделать так, чтобы дети полюбили школу / Дмитрий Чернышёв, М. : Альпина Паблишер, 2020. 304с.
  4. Проскурина, А. А. (2020). Какую идентичность формирует современная российская школа. Социальные явления, 10(1), 27–37. https://doi.org/10.47929/2305-7327_2020.01_27-37

*работа подготовлена аспиранткой кафедры теории, истории педагогики и образовательной практики Армавирского государственного педагогического университета

АКСИОЛОГИЯ РОССИЙСКОЙ ЛИЧНОСТНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ*

Актуальность данного исследования определяется трансформационными процессами меняющими структуру общественных институтов и, как следствие, отношения между личностью и обществом. В данном контексте поиск новых форм социокультурной идентичности в связи с элиминированием различных социальных институтов и созданных ими ценностей является одним из приоритетных направлений исследования в области социальной философии.

Цель исследования данной работы – выявить аксиологическое измерение проблемы российской личностной идентичности. Гипотезой исследования является положение о том, что изменение базовых ценностей общества влияет на процессы идентификации личности.

В России субъект культуры можно определить с помощью понятия «русская душа» как личность или первичная форма. Данная форма выступает в качестве духовного «идеализма» творящего материальный экзистенциональный контекст бытия, печатающий национальный тип. Социокультурное пространство создает человека, который в свою очередь возделывает и создает культуру, делающую индивида и формирующую его отношение к миру и социальности [Губанова М.А., 2013, с. 94]. Следует отметить, что ценности и традиции в современной России тесно пересекаются с личностной проблематикой в контексте целостности и автономии личности. Кризис идентичности личности всегда связан с потерей базовых ценностей, что явно прослеживается в демократических высокоразвитых обществах, где постоянная смена социальных ролей ведет к проблеме самоидентификации. Однако в обществах традиционного типа резкого кризиса идентичности не существует [Губанова М.А., с.80].

Какова же идентичность русского человека? Сегодня существуют различные подходы к данной проблеме. Например, идентификация личности во взаимосвязи с меняющимися ценностями в контексте определения понятия модернизации уже учитывает автономию религиозного сознания Традиционные, как религиозные, так и профанные ценности, способны ускорить или замедлить процессы модернизации, но всегда их стабилизировать. Этноинтегрирующая и этнодифференцирующая функциия религии способствует самоидентификации религиозного содержания тех или иных этнических групп. Русская этническая самоидентификация невозможна вне православия [Хорошилов А.П., с. 117] Например, А.А. Киреев, касаясь проблемы славянского вопроса, подчеркивает, что славянофильское направление не желает «себя обезличить…потерять личность и превратиться в какого-то не существующего в действительности общечеловека… отвергаем…безличный европеизм и останемся стойкими и убежденными православными и русскими»[Киреев А.А., с. 78].

Усваивая новые ценности личность избавляется от патернализма и детерминизма, но под влиянием иррациональных факторов в ее деятельности появляется непредсказуемость и неоднозначность. Как следствие возникает проблема личностной идентичности негативно влияющая на ее творческое развитие. В данном контексте социальные траектории переходящие от линейных к поливариантным формам замедляют процессы социальной адаптации личности, представляя их в качестве трансформационных, имеющих сложное взаимодействие субъектно-институционального характера. Однако возникающие проблемы компенсируются появлением новых ценностей и норм, а также амбивалентной личности, интенциональность которой фундируется процессами мультикультурализма и постиндустриального развития [Тихонов Ж.А., с. 16-17]. Индустриальные и постиндустриальные общества утрачивая культурные ценности и традиции ориентируются на общественный гуманизм, свободы и права человека. Интенция трансформационных процессов в динамизме полагает усиление роли личности в социальных отношениях и способствует «возрастанию ценности личности»[Авдеев Е.А, с. 91]. Например, ведущие программы личности могут определять ее идентичность в контексте развития «практического разума». Данный метод позволяет определить нормативное значение личности, когда человек связывает себя обязательствами, занимается разработкой программ, примеряет на себя определенную роль и т. д. он, таким образом, изменяет образ личности, которой он является [Dorsey D., p. 1-24].

Таким образом, можно говорить о том, что аксиологическое измерение проблемы российской личностной идентичности непосредственно связано с трансформационными процессами, носящими как субъективный, так и объективный характер. В данном контексте изменение социальных институтов и формируемых ими базовых ценностей непосредственно влияет на изменение личностной идентичности.

Литература

  1. Авдеев, Е.А. Социокультурные факторы трансформации системы ценностей российского общества в условиях глобализации : дис. ... канд. филос. наук : 09.00.11 / Евгений Александрович Авдеев. Ставрополь, 2017 190 с.
  2. Губанова М.А., Федотенков Е.С. Формообразования духовной культуры в истории России: философский аспект : монография / М.А. Губанова, Е.С. Федотенков. Армавир : Редакционно-издательский отдел АПСИ, 2013 176 с.
  3. Киреев, А.А. Учение славянофилов / А.А. Киреев; предисл. и коммент. С.В.Лебедева, отв. ред. О.А. Платонов. М. : Институт русской цивилизации, 2012 640 с.
  4. Тихонов, Ж.А. Общество как саморазвивающаяся система: ценностный выбор России : автореф. … дис. канд. филос. наук : 09.00.11 / Ждан Александрович Тихонов. Краснодар, 2011 - 23 с.
  5.  Хорошилов, А.П. Нравственные традиции как основа нормативных систем российского общества (философский аспект) : монография / А.П, Хорошилов. Армавир : РИО АГПУ, 2018 151 с.
  6. Dorsey D. The Normative Significance of Self // [Electronic resource]: Journal of ethics & social philosophy vol. 10 no. 1 april 2016 P. 1 24 http://jesp.org/index.php/jesp/article/view/97 (date of the application 29 5 2018).

*работа подготовлена аспирантом Армавирского государственного педагогического университета

ЛИЧНОСТНАЯ АВТОНОМИЯ В ПРОЦЕССЕ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИФИКАЦИИ МОЛОДЁЖИ*

Актуальность темы заключается в необходимости решения задач на рынке труда, поскольку выпускники вузов часто оказываются невостребованными. Личностная автономия становится фактором, позволяющим преодолеть неожиданные для молодежи фрустрации, переучиваться и находить свою социальную нишу. Целью данной статьи является осмысление проблемы профессиональной идентичности молодежи, в частности, выявление фактора личностного потенциала в процессе становления профессиональной идентичности [Майкова Э.Ю., 2013, с. 10]. При этом автором выдвигается гипотеза о том, что степень сформированности личности, ее автономности, на различных этапах становления профессиональной идентичности является различной, но это различие пока практически не исследовано.

Н.Л. Иванова трактует профессиональную идентичность в качестве интегративного термина, в котором выражена взаимосвязь различных личностных характеристик, которые обеспечивают ориентацию в мире профессий, дают возможность реализовать свой личностный потенциал в сфере профессиональной деятельности [Иванова Н..Л., с.129]. Отталкиваясь от такого определения понятия и применяя методологию выделения четырех этапов становления профессиональной идентификации, предложенную А.А. Азбель и А.Г Грецовым [Азбель А.А., Грецов А.Г., с. 143-155], автор использует также и собственные философско-методологические принципы подхода к данной проблеме [Сергеев С.М., с. 37-43].

Мы считаем, что процесс становления профессиональной идентичности осуществляется под непосредственным влиянием сформированной или частично сформированной личностной автономии. Личностная автономия представляет собой механизм сознания, позволяющий делать выбор между альтернативными возможностями, дистанцируясь как от внутренних потребностей, так и от внешних факторов социальной среды, опираясь, исключительно, на систему персональных ценностей, выраженных в устойчивых принципах и убеждениях. Процесс формирования личностной автономии начинается с первых минут жизни человека и характеризуется интенцией к преобразованию и самопреобразованию.

Хотя эти процессы, в сознании молодёжи, протекают параллельно, формирование личностной автономии, как правило, опережает процесс профессиональной идентификации. Проанализируем, четыре стадии профессиональной идентификации молодёжи.

Первая стадия – человек не определился и не планирует определяться. Совершенно очевидно, что у данного индивида не сформирована личностная автономия, и, скорее всего, он переживает юношеский кризис идентичности.

Вторая стадия – навязанная, вынужденная профессиональная идентичность. Здесь также мы наблюдаем несформированную личностную автономию. У индивида пока не сложились устойчивые убеждения и принципы. В этом случае процессы формирования личностной автономии и становление идентичности будут идти параллельно.

Третья стадия - отложенная идентификация. А вот в этом случае мы имеем дело с уже сформированной личностной автономией. Сознание индивида осуществляет сопоставление собственных убеждений с профессиональным обязанностям. Выявляет возможные противоречия, оценивает степень устойчивости своих принципов. Здесь мы наблюдаем, ярко выраженное, избирательное и адресное отношение к социальной среде, как основание для формирования всех видов социальной идентичности.

Четвёртая стадия – определился в профессиональном отношении, готов к выполнению социальной роли. Безусловно, в этом варианте автономия сформирована и в дальнейшем у индивида будет происходить незначительная трансформация профессиональной идентичности.

Однако и в этом, казалось бы, идеальном, варианте есть свои негативные моменты. Так, например, есть опасность переоценки собственных возможностей или недооценки некоторых факторов в профессиональной деятельности. Что в конечном итоге может привести к разрушению целостного конструкта социальной идентичности, соответственно к потере профессиональной идентичности. Сформированная личностная автономия, как интенция к преобразованию и самопреобразованию, выступает, в данной ситуации, механизмом решения проблемы.

Ряд исследователей отмечают, что личностная автономия не всегда является однозначно позитивным фактором для профессионального самоопределения. Я. С. Сунцова трактует автономность личности в качестве составляющей профессиональной готовности и может в какой-то мере тормозить профессиональное становление у молодежи [Сунцова Я. С. 3]. Мы же считаем, что личностная автономия не снижает подлинную заинтересованность, а делает процесс профессионального выбора обдуманным, аутентичным, рациональным. Негативные моменты, выявленные в эмпирических исследованиях Я. С. Сунцовой, можно интерпретировать по-разному, в частности, выявленные факты подтверждают нашу гипотезу о необходимости сформированной личностной автономии на двух последних этапах профессионального самоопределения, т. к. именно на этих этапах остро востребована потребность в интенции к преобразованию и самопреобразованию, формирующая уверенность в правильном выборе. Замкнутость и эмоциональная сдержанность, в данном случае, являются симулякрами автономности, свидетельствующие о незавершенности процесса становления личностной автономии. Таким образом, выявление степени сформированности личностной автономии в процессе становления профессиональной идентичности не только необходимо, но и возможно. Мера сформированности личностной на последних двух этапах становления профессиональной идентичности является значимой и явной, но их различие и ценность остаются неопределёнными. Кроме того, практически не исследована роль личностной автономии первые два этапа.

Литература

  1.  Грецов А.Г., Азбель А.А. Узнай себя. Психологические тесты для подростков. СПб. : Питер, 2006. 171 с.
  2. Иванова Н.Л. Самоопределение личности в бизнесе: . М. Ярославль: Изд-во: МАПН - «Аверс-Плюс», 2007. 204 с.
  3. Майкова Э.Ю. Становление профессиональной идентичности в парадигме личностной автономии // Современные исследования социальных проблем (электронный научный журнал). 2013. № 1. С. 10.
  4. Сергеев С.М. Автономия личности как ценностное ядро социальной идентичности в современном обществе // Гуманитарные и социальные науки. 2020. № 1. С. 37-43.
  5. Сунцова Я.С. Взаимосвязь компонентов готовности к профессиональному выбору с особенностями эмоциональной сферы юношей и девушек // Вестник Удмуртского университета. 2011. № 2. С. 99-106.

*работа подготовлена аспирантом кафедры философии, права и социально-гуманитарных наук Армавирского государственного педагогического университета

The relevance of the topic lies in the need to solve the issues of the labor market, since university graduates are often considered to be unwanted employees. Personal autonomy becomes a factor that allows young people to overcome unexpected frustrations, retrain and find their own social niche. The purpose of this article is to understand the problem of professional identity of young people, in particular, to identify the factor of personal potential in the process of obtaining a professional identity [Maikova E. Yu., 2013, p. 10]. At the same time, the author puts forward a hypothesis that the degree of personality wholeness, its autonomy, at different stages of the formation of professional identity is different, but this difference has not yet been practically investigated.

N. L. Ivanova interprets professional identity as an integrative term, which expresses the relationship of various personal characteristics that provide orientation in the world of professions, offer the opportunity to realize personal potential in the field of professional activity [Ivanova N. L., p. 129]. Taking into account this definition and the methodology of identification of the four stages of professional identity formation, proposed by A. A. Azbel and A. G. Gretsov [Azbel A. A., Gretsov A. G., S. 143-155], the author also uses his own philosophical and methodological principles to approach this outlined problem [Sergeev S. M., pp. 37-43].

The process of professional identity formation is carried out under the direct influence of fully actualized or partially actualized personal autonomy. Personal autonomy is a mechanism of consciousness that allows a person to make a choice between alternative possibilities, distancing him\herself from both internal needs and external factors of the social environment, relying solely on the system of personal values expressed in principles and beliefs. The process of personal autonomy formation begins from the first minutes of a person's life and is characterized by the intention to transform and self-transform.

Although these processes are carried out simultaneously in consciousness of a young person, the formation of personal autonomy, as a rule, outstrips the process of professional identification. Let's analyze the four stages of professional identification of young people. The first stage: a person has not undecided on his/her professional identification and does not plan to do it in the nearest future. It is obvious that this individual has not formed personal autonomy, and, most likely, he/she is experiencing youth identity crisis.

The second stage: imposed, forced professional identity. Here, we observe an unformed personal autonomy. The individual has not yet developed his/her beliefs and principles. In this case, the processes of personal autonomy formation and identity formation will go in parallel.

The third stage: postponed identification. In this case, we are dealing with an already formed personal autonomy. The individual's consciousness is comparing beliefs of a person with future professional duties. It points out possible contradictions, assesses the ability of a person to be true to his/her principles. Here we observe a strong, selective and targeted attitude to the social environment, as the basis for the formation of all types of social identity.

The fourth stage: actualization of professional preferences, the person is ready to perform a social role. Of course, in this case, the autonomy is already formed, thus, in the future the individual will have a slight transformation of professional identity.

However, even in this seemingly ideal version, there are some negative aspects. For example, there is a danger of overestimating your own capabilities or underestimating some factors in your professional activity. This can ultimately lead to the destruction of the integral construct of social identity, and, as a result, to the loss of professional identity. The formed personal autonomy, as an intention for transformation and self-transformation, in this situation appears as a problem solving mechanism.

A number of researchers note that personal autonomy is not always an unambiguously positive factor for professional self-determination. Ya. S. Suntsova interprets the autonomy of an individual as a component of professional readiness which can to some extent slow down professional development of young people [Suntsova Ya. S. 3]. We believe that personal autonomy does not reduce genuine interest, but makes the process of professional choice deliberate, authentic, and rational. Negative aspects identified in the empirical studies of Ya. S. Suntsova confirm our hypothesis about the need for actualized personal autonomy at the last two stages of professional self-determination, since at these stages personal intention for transformation and self-transformation brings confidence in the choice of profession. Isolation and emotional restraint, in this case, are simulacra of autonomy, which indicates the incompleteness of the process of formation of personal autonomy. Thus, the identification of the degree of actualization of personal autonomy in the process of formation of professional identity is not only necessary, but also possible. The measure of personal identity formation at the last two stages of professional identity formation is significant and explicit, but their difference and value remain uncertain. In addition, the role of personal autonomy in the first two stages has not been practically studied.

Bibliography

  1. Gretsov A. G., Azbel A. A. Recognize yourself. Psychological tests for adolescents. St. Petersburg : Peter, 2006. 171 p.
  2.  Ivanova N. L. Self-determination of the individual in business: . M. Yaroslavl: Publishing house: MAPN - "Avers-Plus", 2007. 204 p.
  3. Maikova E. Yu. The formation of professional identity in the paradigm of personal autonomy / / Modern studies of social problems (electronic scientific journal). 2013. No. 1. p. 10.
  4. Sergeev S. M. Autonomy of the individual as a value core of social identity in modern society / / Humanities and Social Sciences. 2020. No. 1. pp. 37-43.
  5. Suntsova Ya. S. The relationship of the components of readiness for professional choice with the peculiarities of the emotional sphere of young men and girls. Vestnik Udmurt University. 2011. No. 2. pp. 99-106.

*The article was prepared by a post-graduate student of the Department of Philosophy, Law and Social and Humanitarian Sciences of Armavir State Pedagogical University, Armavir, Russia - Sergey Sergeev